– Где я? – прохрипел Кривой.
– В Таракановском форту. Не волнуйся, тут безопасно.
– Что это за звуки?
– Шторм надвигается. Нет-нет, лежи. Ты сильно обгорел. Завтра нагуляешься, а пока отдыхай.
Кривой вскинул брови:
– Издеваешься, отец?
– Увидишь. Живокост и не таких латал.
– Не понимаю?
– И не нужно. Выпей!
На сей раз напиток пах травами. Кривой сделал несколько глотков, сморщился от горьковато-вязкого привкуса, но допил: доброе лицо старика внушало доверие.
– Как тебя зовут? – спросил Кривой.
– Волк. Тот – санитар леса, а я – Края, – усмехнулся старец. – Лис сказал, ты назвался Кривым. Неважное прозвище. Как твое настоящее имя?
Кривой ответил не сразу. Он так давно не назывался по паспорту, что и подзабыл, что в нем написано. Старое имя всколыхнуло цепочку воспоминаний, приятных и в то же время болезненных.
– Максим. – Слова давались тяжело, как при ангине. – Гришин.
Молчание.
– С Лисом все в порядке? – справился Кривой.
– Да, не переживай. Чуть одежду подпалило и волосы – ерунда.
– Я видел людей. Они походили на зомби…
– Мы их так и называем. Дубна полна ими. Это все Лес. Местные разозлили его сопротивлением, и Он наслал тучу мутировавших ос. Их яд парализует большую часть мозга, разрушает клетки так, что человек гниет заживо. Если состояние отравленных можно назвать жизнью.
Мысли Кривого путались, веки тяжелели, по телу разливалась приятная немота. Путано, тщательно подбирая слова, бродяга спросил:
– Что ты мне дал?
– Спи. Тебе нужен отдых.
В комнате словно убавилось света, все звуки заглушил размеренный стук сердца. Кривой отключился.
Волк сидел на том же месте, возможно, не отходил. Лицо старика ожесточилось, застыло в задумчивости.
– Сколько я спал? – прошептал Кривой.
Волк вздрогнул, часто заморгал, вопросительно посмотрел на бродягу. Кривой повторил вопрос. Старик устало отмахнулся:
– Сколько надо. Почти сутки.
– И ты…
– Нет, меня подменял Лис. Будущий лекарь… – В последних словах слышалось разочарование.
– По ком вздыхаешь, отец?
– А? Да случилось… Ночью. Ты сам-то как?
Кривой осторожно пошевелил обожженной рукой – боль практически ушла. Похоже, Волк использовал артефакт. Бродяга спустил ноги на пол, сел и весело ответил:
– Зудит, ноет, а впрочем, как новенький.
Волк мелко покивал, снова вздохнул.
– Слушай, Максим, могу ли я тебя просить о помощи?
– Ты еще спрашиваешь? Я жив благодаря тебе и Лису.
Старик молчал, видимо, не решался озвучить просьбу, сомневался, стоит ли. Кривой подтолкнул:
– Слушаю. В чем дело?
Волк вздохнул и начал издалека:
– Ты поправился. Сейчас, конечно, поспешишь к солнцу, там увидишь много новых людей, познакомишься. В отличие от меня, ты ничего о них не знаешь, у тебя нет устоявшегося мнения, твой взгляд не замылен.
Кривой заерзал, он не любил долгие вступления.
– Я хочу, чтобы ты был внимательнее, – продолжал Волк. – Если кто-то будет вести себя странно, неестественно, фальшивить, ты заметишь скорее. О каждом таком подозрительном поведении я хотел бы знать.
– Ну, так знай: ты говоришь странно.
– У нас человека убили. Когда все прятались в казематах от Шторма.
Кривой почесал щетинистую скулу, нахмурился, пробормотал:
– А говорил – безопасно. – И уже громче добавил: чем смогу, помогу.
– Только никому о нашем уговоре.
– Разумеется. Расскажи хоть, кого убили, имела ли жертва врагов, завистников? Может, ссорился с ней кто недавно? Я ведь не Шерлок, по оброненной пуговице картину убийства не нарисую.
Старик беспомощно пожал плечами:
– Все любили ее. Я так думаю, но, может, я чего-то не замечал. У нас люди хорошие, преступников нет. Все – мирных профессий. Аленушка же первой красавицей была в поселении, умная, добрая, отзывчивая. И с Лесом ладила. Я ее в Совет прочил, натаскивал.
– Совет?
– В Совет старейшин. Я стар, пора задуматься о преемнике. Люди не могут жить без лидеров. Среди нынешних старейшин много ученых, нам есть что передать следующему поколению. Я, к примеру, доктор медицинских наук.
– Красавица, говоришь? Так, может, целью убийства была не смерть? Смерть – верное средство замкнуть рот. Бабы из нас дураков делают, даже из мирных.
Волк посмотрел на Кривого дико, один глаз нервно дернулся, и старик отвернулся, чтобы скрыть отвращение, накрыл ладонью лицо и застыл, потом вытер навернувшиеся слезы, тихо произнес:
– Кто ж осмелится проверить? Да и незачем покойной честь порочить. Если ты прав… Нет, не это важно: убийцу надо найти.
Кривой развел руками со словами:
– Нет мотива – нет убийцы.
– Ты, вижу, человек рассудительный. Может, сам Лес послал тебя к нам.
– Да ты о нем, как о Боге.
– Я уже не знаю, что думать. Может, Бог всегда был рядом с нами, вокруг нас? Ты бинты-то не снимай, – сменил старик щекотливую тему, – пускай живокост работает.
– Хорошо, отец. Если тебя не затруднит, помоги на свет выбраться, мы, я так понимаю, под землей. Да и место убийства покажешь.
– Проводить провожу, а место сам отыщешь. Негоже нам вдвоем там показываться, люди сразу все поймут. Место приметное, святилище наше.
– И кому ж вы здесь поклоняетесь, Лесу?
– Кто Лесу, кто его жителям – кому пожелают. Молодежь не видела ни церквей, ни мощи человеческого разума. Они восхищаются красотой природы, боятся и уважают Лес, желают быть сильными, как медведь, и быстрыми, как заяц.
– Ожидаемо, мы вернулись к истокам, – недовольно заключил Кривой. – Надеюсь, ты и другие старейшины не допустите того, чтобы наша смена грозу приписывала какому-нибудь Зевсу или тому же Лесу? Вы ведь ученые, черт возьми!